Лицо у Леши еще бледнее обычного. Он выглядит осунувшимся и постаревшим лет на десять в момент, Миша, как только фокусирует взгляд, даже не находится со словами. Пытается открыть рот, а вместо этого беззвучно шлепает пересохшими, потрескавшимися губами. Для членораздельных звуков в глотке слишком сухо, аж жжет горло, хлеще, чем при ангине в детстве. Собственное тело оборачивается для него откровением – невыразимой тяжестью, безвольной, слабой оболочкой, которая способна только на самые примитивные движения. Чуть мотнуть головой. Поморщиться. Моргнуть несколько раз подряд, чтобы глаза не резало. Дернуть пальцами. В пространстве себя Миха ощущает… даже не то что паршиво, скорее никак, наверное, со стороны кажется, что он все еще не шевелится. В комнате приглушен свет, но даже он причиняет сильный дискомфорт. Обстановку Горшок не распознает. Как и события, которые… Которые привели его сюда. Где он был? С кем? Последнее воспоминание, подшитое в подкорку – перекошенное лицо Князя, одутловатое, раскрасневшееся, как плохая маска, а вовсе не тот Андрей, которого Миша называл своим другом.