Уже заживо похоронена, в лапы медведю, волку чернобурому отдана – не этому миру принадлежная. И он неожиданно переворачивает ту лапу, пальцы девушки в ней сжимает, разве что не клацает клыками, острыми, как кабардинские сабли. Поймал ее Михаил, как игрушечную, будто забавляется, будто ждет, когда же переломится у куколки тонкая палочка-хребтинка. Так и отцу ее лишь скалился. Но сплетена кукла-Ксения из соломы солнечной, вей-перевей, выдержит, хоть со слезами на безликой головке, да с молитвой немой и божьей помощью...